зря он поторопился, не взял в облет стрелка-радиста. Пустующее справа круглое штурманское кресло с неплотно прикрытой боковой створкой непривычно расширило обзор. "Лучше бы стрелок был на месте, лучше бы штурман смотрел по сторонам". Но в этом винить лейтенанту, кроме себя, некого. Еще круг. Еще. Четыре широких, растянутых круга, нечто вроде контрольной площадки перед маршрутом . возможно уже не его маршрутом - Кузи? "Девятка" показывала себя молодцом. В моторе старший воентехник и на этот раз не ошибся. Все, садимся. Решено: на разведку идет Кузя. Комлев выпустил шасси. На приборной доске вспыхнул одинокий зеленый глаз, - это далеко за спиаой выполз наружу и встал на свое место "дутик", хвостовое колесо. Сигнальные лампочки передних стоек шасси не горели - передние колеса воле летчика не подчинялись, они не вышли. Давление в гидросистеме - ниже нормы. Он продвинулся на сиденье вперед, увидел запыленную, чугунной твердости резьбу покрышек . вывалившись из гнезд, оба колеса до своего места не дошли. Кроме погасших лампочек, об этом говорила подсобная метка, черный пунктир на голубом фоне. Когда шасси выходят полностью, пунктир прям, как стрела. Сейчас пунктир надломлен, передние замки не сработали. Коснувшись земли, самолет всей тяжестью подомнет стойки, заскрежещет по грунту брюхом. Сделав разворот, Комлев отыскал внизу стоянку, Генерал, звеньевой, Кузя. Связи с ними не было. Была бы связь, он бы передал, в чем дело. Догадаются, сообразят. Не сразу, но сообразят. Короткими толчками штурвала Комлев потряс "девятку", вышибая из нее строптивый дух, ожидая, что цвет сигнальных лампочек переменится. Картина не менялась. Он перехватил в левую руку штурвал, дотянулся правой до рукоятки аварийного насоса, плунжера, два-три раза качнул его, как бы начав работать лучковой пилой и заново осознавая пустоту штурманского кресла. "Ду-тик . вы-шел . ду-тик . вы-шел ." - качал он рывками, ободряя себя речитативом. Разворот . Он был стеснен, скован тем, что нет у него запаса высоты, чтобы качать, не отвлекаясь, не думая о том, что впереди Сиваш, а позади посты ВНОС{2} и зенитка и что шутки с зенитчиками плохи, особенно если не дано предупреждение и он выскочит на свою зенитную батарею бреющим полетом. На высоте ему бы открылось море; в детстве оно шумело и плескалось где-то далеко и - отдельно, независимо от реки, на которой он рос, и здесь, когда впервые раскинулась перед ним даль этих вод, таивших в игре теней и солнца опасность, отлогий волжский плес в его памяти не шевельнулся. Любил реку, а пот проливать пришлось в небе. "Ду-тик . вы-шел . ду-тик ." Удерживая одной рукой машину, он работал аварийной рукоятью, как пилой-лучовкой, но теперь размеренней, тяжелее, не упуская ходивший вверх и вниз горизонт сквозь затекавший в глаза пот. Толчок "от себя" был полновесным, "на себя" - слабее, тут он не дожимал. Он покрепче уперся в педали, сил не прибавилось. Усталость, которой он вначале не замечал, поселилась в нем, все выгрызая. Он выдохся до разворота, толкал рычаг полулежа, разведя руки, как распятый перед "мессерами" - подходи, бей; под Старым Крымом он их прошляпил, а сейчас если и увидит вовремя, будет так же беспомощен, и причина тому - он, Комлев. Разведчик, единственный экипаж, которого ждут на земле, завис над пустынной яйлой, оставив без надзора южный берег, откуда возможен десант. Завис, чтобы грохнуться. Когда-то Комлев помышлял об истребителе - все немногое, что он слышал и знал о летчиках, сводилось к подвигам истребителей. Героем воздушных ристалищ и легенд был