ебе, влепили "непонимание момента", сплавили. Но момент-то он всегда понимал и понимает, Момент в том, чтобы качать. Ему заказано качать, до последней капли качать . "Девятка" в его левой руке шаталась, кренилась, теряла скорость, он выхватывал ее, - работал плунжером, качал. Одним Умань, другим Каховка, думал он. Одни дойдут, другие - нет, дорога одна. "Непосредственный виновник?" - звучал в его ушах диалог. "Лейтенант Комлев". Внизу, на стоянке, осталось двое, третий куда-то исчез - к телефону? докладывать? Он не рассмотрел - кто, да и не старался. Генерал, конечно, здесь. На что-то надеется. На самолет, который, как он сострил в тот раз, под Уманью, сам сажает летчика . Отослав его давеча своим "пожалуйста", генерал ведь медлил, не решался, не выпускал. Теперь сочтет себя правым . Он и был перед взлетом прав . не совсем, не до конца . но был . не в этом суть, а в том, чтобы качать, сгибая рукоять в дугу, выламывая плунжер из гнезда, со штурвалом в левой, с плунжером в правой, до самой земли . от себя - к себе, от себя - к себе . Мокрая ладонь скользнула, он завалился, медленно, в изнеможении приподнялся, переждал, перевел дыхание, поднялся еще. Сел, почти как подобало ему, командиру, сидеть, когда он, возглавляя, экипаж из трех человек, водил неуязвимую "девятку", и она, чуткая, податливая, словно бы выжидала, когда он останется с ней один на один. Дождалась. Странно, но вместе с силами Комлева оставил страх. Страх потерять, погубить этот металл - моторы, крылья, шасси; опустошенный, он испытал облегчение, оно длилось, может быть, миг, но этот миг поднял его, возвысил, он испытал презрение к себе за свою недавнюю жалость к "девятке" . Он, наконец, распрямился в кресле, как старался все это время, упустив рукоять, сел, как привык, как ему было удобно, и увидел: подсобные метки сошлись, сомкнулись в вертикаль, похожую на поднятый шлагбаум, колеса вышли, встали на место. .Багровый Хрюкин, непослушными пальцами потирая височную кость, молча всматривался в Комлева, доложившего ему, что мотор облетан. - Покажи спину, - сказал Хрюкин. - Мокрая, - ответил Комлев, не оборачиваясь, - до пят мокрый. В сапогах хлюпает. - Перемотай портянки. Перемотай, перемотай . Рука не отсохла? Комлев через силу согнул и разогнул, будто пудовый, локоть, пошевелил набрякшими пальцами. .Три-четыре поворота ослабевшей гайки гидропомпы устранили неисправность и поставили "девятку" в строй. В ее проверенных, приподнятых моторах играл задор. Но Комлеву она постыла. Он в ней изверился, не мог, не хотел ее видеть, думать о ней. Урпалов, в предчувствии беды убравшийся подальше от начальства, был потрясен и возмущен случившимся. - Что значит, лейтенант, о с