. - Для ровного счета - пять. - Слушай, что врут про тебя, а что правда? Ты, собственно, откуда? "Пустить слезу? - ободрился маленьким своим успехом лейтенант. - Разжалобить? Дескать, мать-старушка, семеро по лавкам плачут? А в Старом Крыму базар недорогой, собрал гостинец . - У него бы это получилось, он чувствовал себя способным искушать. - О яблоках, о Симе, разумеется, ни звука". - Товарищ капитан, машина секретная! - бесом вырос между ними воентехник Урпалов. - С меня расписку взяли! Разглашать посторонним не имею права! Сожгли или сам упал, тоже бывает, тоже случается, - не знаю. А только без приказа - не могу. Не имею права. И Кузя - тут как тут. Нездоровая желтизна его лица сошла, поблекла, облупившийся нос пуговкой еще больше оттенял вдруг выступившую худобу и усталость. Должно быть, он все слышал и не смел открыть рта, но не потому, что трудно просить за себя, а потому, что не оправдывал надежд, возлагавшихся на него как на летчика. Понял это и капитан. - Летчик на земле тощает, - сказал Крупенин примирительно. - Летчика исцеляет воздух . Вот что, лейтенант, я тебя как-нибудь проветрю. В связи с обстановкой, - добавил он неопределенно. Звеньевой молчал, Кузя вид имел убитый. Дождался своего часа Комлев, занял место в "девятке" на круглом сиденьице штурмана. - Упрятываем шарики в кулак, - наставлял его капитан перед ознакомительным взлетом, демонстрируя, как на эстраде, умение накрыть ладонью черные бабошки секторов. - Забираем все своей мозолистой рукой, и - в гору. В полете капитан выкладывался весь, без остатка; перед посадкой как бы усаживался в кресле заново, несколько боком, гак ему было, видимо, удобней; нацеливаясь на белые лоскутья далекого "Т", отдавал себе распоряжение: - Будем подкрадываться! Цветущее лицо Крупенина серело, вялость кожи бросалась в глаза, короткие брови щетинились, как спросонок. Легкости, артистизма, которых почему-то ждал от него Комлев, не было и в помине, "пешка" забирала все силы Крупенина, требовала больше, чем он имел . Капитан же с первых минут полета почувствовал в Комлеве хватку. Спокойствие, глаз, руку. Но вида не подал. - Пока освоишься, - предупредил он лейтенанта, - на других не рассчитывай! - Не понял. - Самостоятельно полетишь сначала один. - Опять не понял. Без экипажа? - Один. Штурман и стрелок перекурят это дело на земле. - Понял, - принял условие Комлев: в случае какой промашки, люди не должны страдать. - К крану шасси - не прикасаться. Полетишь на задание - пожалуйста, а здесь, дома, гидравлику не трогать . Конечно, поскольку "девятка" работает на весь Крым, а "зевнуть шасси", то есть отвлечься при крутом ее снижении к посадочной полосе, промедлить с выпуском колес, растеряться и в мгновение ока наломать дров - ничего не стоит, то, во избежание греха, колеса не трогать. Пусть торчат, в