ек проступал рельеф его крупных глазных яблок, настороженно ходивших. - Бог шельму метит, - сурово сказал командир. Комлев струхнул: прозорлив командир! Однако выждал, и хорошо сделал! Возмездие обещалось "мессерам". Посулив бандитам кару, командир как бы позолотил пилюлю, предназначенную собственно лейтенанту: - Останешься караульным начальником. Будешь охранять самолетные стоянки. Вместо пистолета, оборвавшегося при вынужденном прыжке под Ятранью, Комлеву выдали винтовку образца 1891 - 1930 годов. С этой винтовкой на плече он обходил вверенные ему посты. Встречал "девятку": она после работы заруливала на свое место, покачивая двуперым задом. Он останавливался, подолгу на нее глядел. Необычной делали машину хвост и нос: передняя кабина, напоминая карандашный наконечник, с некоторой задорностью приподнималась к небу в бликах плексигласа и дюраля. Хвост же, расщепленный надвое, напротив, тяготел к земле. Как бы припадал к ней, сообщая силуэту самолета затаенную готовность к прыжку. Первым из ее загадочной утробы обычно выныривал третий член экипажа, располагавшийся в хвосте. Шлемофон не по размеру, сдвинут набок, в руках наготове - пук ветоши. Как заботливый папаша укромным жестом вытирает нос сыночку, выведенному на люди, так и он: смахивал, не задерживаясь, проступавшие на голубых капотах рыжие подтеки масла, отойдя для лучшего обзора в сторону, вглядывался: нет ли пробоины? Это был техник звена, звеньевой, старший воентехник Урпалов, летавший иногда вместо стрелка-радиста. За ним, по откидной рифленой лесенке, сходил штурман. Последним - летчик, командир экипажа. Летчик устало стягивал шлемофон, бритый череп и плотная фигура придавали ему сходство с инженером-футболистом из кинофильма "Вратарь". На фоне выступающих из фюзеляжа антенных стоек, растяжек, трубочек, рамочек, других устройств неясного назначения мужское трио группировалось под прозрачной кабиной на васнецовский лад как сила, одолевшая, взявшая в свои руки новинку нашего самолетостроения, пикирующий бомбардировщик ПЕ-2, в просторечии "пешку". - А вы, товарищ, - обратился звеньевой к Комлеву в первую же их встречу, - учтите: объект - государственного значения. - Частную собственность не охраняем, - прервал его Комлев. Задержавшись строгим взглядом на фигуре караульного начальника, капитан внушительно проговорил: - Го-ло-вой ответишь! - и прошествовал мимо. Так они встретились. Теперь, зарулив, экипаж капитана Крупенина молча направлялся в летную столовую, а Комлев - обходить посты. Базовый аэродром пылил, гудел, раскаленные патрубки извергали цветное пламя, земля подрагивала от взлетных усилий тяжелых машин, поднимавших бомбы из Плоешти и Констанцу; трудной была жизнь, которой жили здесь другие, опасной, смертельно опасной . но она была для Комлева тем единственным и необходимым, что могло поставить его на ноги, вернуть душевное спокойствие . Гол как сокол. Без кольца, без парашюта, без самолета. Задумавшись однажды на ночном аэродроме, он так ушел в себя, что не заметил катившего за спиной на малом газу бомбардировщика. Черная тень крыла пронеслась над ним, как коса, воздушная струя сорвала с головы пилотку, он долго искал ее, ползая в темноте, извозился, взмок. "Загнали под лавку", - думал он, с непокрытой головой сидя на земле, не зная, кому, зачем он нужен, вообще нужен ли . Все потеряно, все. Установка командиру "девятки" капитану Крупенину была: поддержать! В ту долгую сухую осень эта команда, - она же просьба, она же заклинание, - слышалась часто, а в данном случае она