ой обычай именовать корабли в авиации не прижился. "Максим Горький", "Родина", два-три случая еще . пресеклась попытка. И вот - "Иван Грозный". Единственный в дивизии, может быть, во всей воздушной армии штурмовик, получивший, кроме хвостового номера, имя. Короче, он, Урпалов, назначенный после ускоренных курсов политруком, не знал, как ему наставлять Комлева. Как к нему подступиться? Он и сочувствовал летчику, и досадовал на него, злясь от собственной перед ним растерянности и от того, что это могут заметить другие. - В штабе о летчике из братского полка ничего не говорили? - задал ему вопрос Комлев. - О Тертышном? - переспросил Урпалов неодобрительно, дескать, как же так, водил группу, а не знаешь. - Лейтенант Тертышный в санбате. - Ранен? - Упал . С самолетом упал. Сам бледный, идти не может, - скупо делился Урпалов информацией, полученной на КП полка. - Думали, ранен, - нет. Врач говорит, порыв отчаянья . "Но подозрение на немецкие танки есть, пыль-то внизу была, курилась, - припоминал Комлев, остывая и успокаиваясь. - Пыль определенно была. И какое-то шевеление среди копен. И это остервенение "мессеров", когда его звено наткнулось на то место. Солнечный зайчик, сверкнувший на земле, в жухлых покосах ." Комлев сказал об этом Урпалову. - Когда наблюдали? - Шесть пятнадцать, шесть двадцать . - Так и запишем, - сказал Урпалов, не трогая карандашного огрызка. "Меня не зацепили, при всем их старании, - думал Комлев, но гордость собственной неуязвимостью выветривалась, какая-то сушь, какая-то горечь оседали в нем, - земные мысли овладевали летчиком. Он вспомнил Крым. Как всех поразметало: - Кузя сбит, Урпалов, садившийся, бывало, за турель "девятки", сошел на землю, я - на "горбатом" . А Кузи нет . И Заенкова . Холод, проникший в душу, пустота . и горечь в ней - жизнь? Или это смерть, гулявшая справа и слева? Ничем она мне не обязана, жизнь. Холодная, как смерть. А я держусь ее. И буду ." Потокин застал Хрюкина в его штабной комнатенке. Подолгу бывая в полках и на передовой, Хрюкин, возвращаясь, повисал на телефоне, доставал любого, в ком была нужда, выспрашивал все, что хотел узнать. На этот раз Хрюкин сам давал объяснения. - Что сообщают летчики? - расслышал Потокин знакомый ему, осевший, раздраженный голос генерала из штаба фронта. - Я имею в виду Абганерово, - добавил генерал, досадуя на непонятливость Хрюкина, с неприязнью к нему; генерал слыл за большого умельца намыливать подчиненным холку. - Задание ставил лично, - заверил Хрюкин генерала. - Экипаж подобран опытный, проверил лично. - Он повторялся, был тороплив. Потокину хотелось подойти к Хрюкину, стать с ним рядом. Он оставался у двери, как вошел. - Согласно радиодонесениям с борта, западнее Абганерово намечается сосредоточение немецких танков. - Наземники не подтверждают! - Не расхождение ли в сроках? От какого часа ваши данные? - А данные такие, что немец начал наступление из Калача! Хрюкин промолчал. - Двинул из Калача, намереваясь расчленить, отсечь город с севера. А под Абганеровом тихо. - Других сведений в моем распоряжении нет. - Плохо! - Может быть, плохо. - Хрюкин обрел свой голос. - Вы запросили, я доложил. Если к моим данным недоверие, не надо меня дергать. "Дело серьезное", - подумал Потокин. - А когда реальность показывает другое? - генерал сбавил на полтона. - Разведчик отснял заданный район. - Представьте снимки! Трубка щелкнула. После долгой паузы Хрюкин сказал Потокину: "Здравствуй!" Связался с "Патроном", штабом разведполка, потребовал командира и штурмана ПЕ-2, ходивших на Аоганерово. Молча ждал, пе