quot;, - заканчивал Братуха очередной тур обсуждений, а вскоре зачинался новый; "Или на ПО-2. Канистры с бензином грузим в фюзеляж ." По ходу скудного застолья языки ребят развязывались. Воскресали какие-то события, встречи, имена. Олечка . "А ведь я ей заливал", - признался Братуха. "Насчет чего?" - "Насчет полетов . Будто мы - ночники. Работаем ночью, чуть ли не ходим на задания ." - "Ерунда, не страшно ." - "Врал, вроде как орден заработал, должен получить", - добавил беспощадный к себе Братуха, не опуская головы. Вспомнили ребята митинг перед вылетом полка на фронт, слова Братухи от имени молодых: "Моя душа не выдерживает больше сидеть в тылу!" На что, как теперь выяснилось, отозвалась Олечка. "Правда?" - вонзил свой взгляд в приятеля Братуха, и голос его упал. "Она сказала: "Братуха содержательный юноша. Я в нем не сомневаюсь". Тепло и горечь этого задним числом дошедшего до него признания выдали веки Братухи, заметно взбухшие . после Морозовской, после Тарусина, куда ходили всем полком и откуда возвращались единицы, тело Братухи покрылось волдырями, нестерпимый зуд терзал его день и ночь. Живот, ноги, грудь он растер до крови. "Лабильная натура, - объяснил врач, не освобождая его от полетов. - Нервный". И Братуха, весь в крапивных ожогах, вкалывал. И на Клетскую, и на Поронин. А когда полк кончился, уцелевшие ИЛы было велено сдать комендатуре и отбыть с техсоставом на Урал, эскортируя ушитое в чехол полковое знамя. Бесславное возвращение в городок, откуда их недавно проводили, где ждала его Оля ("Я в нем не сомневалась!") - такое возвращение было для Братухи как соль на его кровавые волдыри, и он нашел, как скрасить горечь поражения: собрал небольшую компанию, откололся от эшелона. Дерзкое и праведное желание Братухи было в том, чтобы доставить полковое знамя не товарняком, не "пятьсот веселым телятником", как назывались эти медленные, забитые детьми, стариками и скарбом железнодорожные составы, а на боевом ИЛе. Три исправных ИЛа, сданных комендатуре, стоят на аэродроме - на одном из них. Прогреметь над тихим городком одиноким, все прошедшим, готовым к мести экипажем . чтобы Оля и другие видели и знали это. Вверившись гордому сердцу Братухи, заговорщики настойчиво изощрялись в поисках решения. Несколько раз Братуха отдавал команду "огонь", да все вхолостую, и в конце концов неуемный летчик-штурмовик вместе с друзьями и драгоценной поклажей был спроважен на Урал по недавно пущенной узкоколейке. Теперь, - тем же маршрутом, тем же наземным эшелоном, - предстояло отбыть в тыл Комлеву. Отъезд полка Крупенина был назначен на утро. Комлев лежал на топчане пластом, подавленный, без сна, когда в третий "Б" с грохотом ввалились летчики, пришедшие с маршрута. Видать, далекого. Намыкались по трассовым комендатурам, землянкам, повсеместно именуемым "Золотой клоп", с порога столбят свободные нары, пуская в ход планшеты, шлемофоны. Из Новосибирска, вон откуда. Фронтового харча отведали, обсуждают летную столовую: "Казашка на раздаче - ни-че-го!" "Селедку из Астрахани завозят, обопьешься с нее ." "Картина как в санчасти, обратил внимание? У того рука в бинтах, у того - нога, третий обгорел ." "Малый травил, не знаю, правда-нет, будто напоролись на генерала . Старший докладывает, так и так, выпускники училища ." "Старший группы сержантов старший сержант Сержантов!" "Слегка зарапортовался?" "Никак нет! Старший сержант Сержантов ." "Вон что . Популярная в авиации фамилия ." А тот Сержантов, не моргнув, генералу в лоб: "Так точно! Маршалу товарищу Тимошенко в масть!" "А насчет сапог? Не слыхал? Ну . Забросили партию хромовых сапог. Интендант, понятно, себя не обидел, а тут с переднего