края Хрюкин. Прилетел, командует построение . "Амет Хан, два шага вперед!" Амет как раз поимел пару "юнкерсов", ну, и выступает перед строем в своих кирзовых бахилах. Он ведь коротышка, Амет. В кирзе этой как кот в сапогах. Хрюкин - интенданту: "Снимай! Амет Хан, одевай! " "А Хрюкин-то - кто?" . Ночлег, третий "Б", вызывал у прибывших снисходительное к себе отношение. "Братцы, мы попали в бунгало, весьма просторное. Так и отметим. Места - на выбор". "Саман - это экзотика?" "Саман - это навоз. Или камыш?" Снисходительность, непритязательность нервного ожидания, озабоченности другим. Но детали отмечаются: "И полотенце тебе, и щетка". "Мыло с мыльницей, а зубного порошка нет ." "Зубного порошка в Новосибирске уже год как нет ." "Хозяин шею не намылит?" "Какой хозяин?" "Хозяин лежака ." "Я худой да не гордый, пристроюсь с краю ." - голоса стихали. "Говорят, концертная бригада выступает ." "А танцы?" - бесовских искушений оказываются полны последние мирные часы. Быстротекучесть времени, ничтожная толика отпущенного, бессилие перед ним. "Пилотка . шарф . гимнастерка ." - перебирал в потемках чьи-то вещи сосед Комлева, уразумевший, наконец, почему так вольготно здесь с местами, кому принадлежат эти гимнастерки, предметы личного туалета . Комлев поднялся, вышел из класса. Дед-дневальный, чьи заботы сводились в последнее время к тому, чтобы наполнять умывальник, натаскивал воду в просохшую кадку. В черном небе подвывал невидимый "хеншель", навстречу ему всходили и гасли трехцветные трассы, на земле в проулке, узком и тесном, клубилась пыль, - наполняя ночь топотом, скрипом, гомоном, внося в проулок беспокойство и тревогу, от Волги шла эвакуация. Вслух о страшном - о судьбе сожженного Сталинграда, о страданиях и горе никто не говорил. Вслух люди обходились мелким, несущественным. "Воды-то сколь . Сколь хошь, столь пей ." - вздохнул кто-то во тьме. Горький вздох по водице, сокрытая в нем усмешка над желанием прохлады и привала . Комлева остановила фраза: "Фурманов" на плаву сгорел . может, кто и спасся ." - Мать! - он шагнул навстречу толпе. - Вы с "Фурманова"? Молча покачав головой, усталая женщина прошла, не останавливаясь. - Земляков ищешь? - отозвался мужской голос. - Мы из Кинешмы . "Мы - гороховецкие", "Из Коврова будем", - толпа увлекала Комлева за собой, по проулку. "На "Фурманове" полкоманды из Куделихи, - говорили ему. - И зять капитана живет в Куделихе". - Он слушал все это и не слушал, вспоминая, как стоял прошлым летом на пристани в толпе, ожидая Симу и прощаясь с Куделихой. Теперь красавец "Дмитрий Фурманов", прогудевший в то утро мимо него, вместе с военными грузами, медикаментами, хлебом, ротой девушек-санитарок донес до осажденного Сталинграда покой и свежесть прощального июньского дня, запахи и краски родного места . а война предала все это огню, вызвав у Комлева боль, которая не нуждалась в утешении - вместе с болью, вместе с мучительным сознанием и своей вины за гибель всего вокруг рождалась мысль: надежды, которые поднимают человека, огню не поддаются. Глядя на уходивших от Волги людей, он все ясней, все тверже понимал, что никуда отсюда не уйдет. Надежды огню не поддаются, но им нужна защита, за них нужна борьба. В тот же горький час, в ту же тревожную ночь генерал Хрюкин был срочно вызван к члену Военного совета. Разговор начался без околичностей: "Почему саботируешь мое указание?" - бросил ему с порога член Военного совета. Ничего не объясняя, протянул Хрюкину машинописный текст, адресованный: "Москва, Наркомвнудел, начальнику Управления Особых отделов ." - "Читай, читай!" - " .генерал-майор авиации Хрюкин, потеряв управление в