т, он попал под штурмовку мятежников, был смят, раздавлен, унижен . как будто кто уселся на нем, брошенном на землю, верхами, прижал, не давая дохнуть, повернуться, пикнуть, и потчевал, потчевал каменистой землицей . Из тех, кто успел взлететь, с задания не вернулись двое, он вспоминал их и себя, перебирая все подробности дня, черного вечера, черной ночи; никто не спал, все разбрелись во тьме, растерянные, стыдясь собственной слабости, пытаясь в одиночку совладать с пережитым, с ударом, нанесенным между глаз. Кружа в потемках вокруг хибары, козьего загона, вдыхая запахи, напоминавшие ему кизяк и катухи бездомного детства, он наткнулся на Тертышного, ему показалось, Тертышный обрадовался их встрече. "Да, товарищ командир, - сказал он, угадывая во тьме крупное лицо Тертышного, - на войне нужны железные нервы!" Это было первое, что в тот момент просилось на язык, означая понятное обоим согласие с выпавшей судьбой и необходимость - третьего не дано - ей противостоять . "Железные нервы", - отозвался командир; та же горячность уцелевшего была в его словах, та же придавленность потерями . Тяжелый кулак ландскнехта навсегда выбил из Хрюкина беспричинный оптимизм, развеял романтические грезы о войне и понудил делиться полученным опытом щедро, без сожалений к своим соратникам. А его попутчик-командор кое-что в своем рассказе упустил. Кое о чем умолчал, вспоминая последние денечки Киева. "Дугласов" для эвакуации застрявших - не было. Вообще воздушного транспорта не было, пока не свалилась откуда-то "пешка". Крупенин - его Крупенин, капитан, сидевший на аэродроме, - при виде этой "пешки", говорят, взыграл. "Губы поджал, ноздри раздулись ." Вызвался на "девятке" выхватить истребителей из-под носа немцев . да своя своих не познаша. Вот беда, нет страшнее. Всем бедам беда. Хорошо, если кто объявится, пойдет наперекор, сумеет образумить. Короче, наши в окружении в сумерках приняли "пешку" капитана Крупенина за "ме - сто десятого" и открыли по нему огонь. Он заходит, садится, а его решетят, как вражину с десантом. Пуляют в кабину, в бак . Мог бы плюнуть, уйти . сел. Сел, подлатался, на рассвете распихал людей по бомболюкам, вывез девять летчиков. "Вывез . вывез . вывез ." - устало, пытаясь вздремнуть, думал Хрюкин. Вот он, Гумрак, о котором ему пропели уши. Достославный Гумрак, спасение Отечества, - мелькнул за хуторским плетнем, прорисовался росчерком пустынной взлетной полосы. .Пылит, грохочет беспокойный Гумрак. Что-то он ему готовит, что-то здесь его ждет? Единственная на летном поле белая гимнастерка, перехваченная темным ремнем, как он определил при въезде, была гимнастеркой полковника, командира группы. Полковник прохаживался возле посадочного "Т" в сопровождении двух или трех человек, видимо, поджидая возвращения кого-то из своих. "Туда!" - скомандовал водителю Хрюкин в сторону этой отовсюду видной белой фигурки. Тут путь "эмки" преградил ихтиозавр ТБ-3, известный в авиации и под женским именем "Татьяны Борисовны". Чадя четырьмя моторами, "Татьяна Борисовна", по-слоновьи разворачивалась на старт, ее покрытый красками камуфляжа хвост ометал широкую дугу торопливо, резко, а в оседающей пыли - доставленный ТБ выводок. Пополнение, понял Хрюкин. Первая встреча - пополнение. Добрый, такой желанный знак. Переминаются парни у тощих своих "Сидоров", оправля