нетам управления майором, подполковником не был, а нынче - широкий золотой шеврон на рукаве, четыре "шпалы" в петлицах: полковник. Всесильный полковник. В Сталинград прибыл на личном "Дугласе", на том же "Дугласе" виражит, воткнув крыло в землю, гоняет коров. Место базирования особой группы - Гумрак. "Гумрак - вроде острова, - поют Хрюкину штабники, - все к нему льнут" . Именно льнут. "Разбитые части, отдельные экипажи, - говорят ему. - Некоторые сидят без руководства. Полк, скажем, в какой-то мере уцелел, командира нет ." Гумрак ждал Хрюкина, торопил и подстегивал, но пока из панелей, конденсаторов, выпрямителей, блоков, свезенных гужевым транспортом на КП в компенсацию потерь, понесенных при ночном, по тревоге, отходе штаба армии из Россоши, не был создан полевой пункт радионаведения, Хрюкин с места не тронулся. Его удерживал, конечно, не один пункт наведения, не он в первую очередь. Его связывала необходимость восстановить, полностью восстановить контроль над обстановкой, снова почувствовать в руках тугие вожжи управления . Претензии в Гумраке ему предъявят. Там с него спросят, можно не сомневаться. Связь Гумрака с Москвой прямая . Оставаясь в Калаче, он направил в Гумрак Потокина - информировать о происходящем, оказать помощь Крупенину, майору Крупенину, уцелевшему в памятном бою с "мессерами" и теперь прибывшему со своим полком под Сталинград. Скрасил жизнь генералу Калач-на-Дону, порадовал, когда он, "Река-один", вышел в эфир навстречу ИЛам, каких удалось наскрести для поддержки пехоты. Размашисто и плотно прочесывая Дон, в зените играли "мессера". Хрюкин, строго говоря, своих по радио не наводил . То, что он делал, не было собственно радионаведением, он мог упредить летчиков об опасности . упредить штурмовиков, поднятых на задание без прикрытия . предостеречь: в воздухе "мессера"! Вот и вся его помощь. Все-таки помощь . Помощь . Волнуясь, он сбился, назвал себя не "Рекой-один", а "Волгой". Штурмовики, естественно, не отозвались. "Трезво мыслит! - воздал он должное ведущему и, смягчив той, поправился виновато: - "Река-один", "Река-один" . Командир группы тут же отозвался . Обретали в воздухе голоса наши летчики, удивлялись и радовались, впервые слыша себя со стороны, - и что за свистопляска царила в ту пору в эфире, господи! Ведь столько соблазнов. Анонимно, то есть не раскрывая себя, вполне безнаказанно врезать от всей души капитану за слишком быстрый его отход от цели. Пустить руладу по случаю удачи. Смачно приложить нерадивого Семена: не держит строй, мерзавец. Как в том анекдоте: культурки нехвата . Единственно. Всего прочего - в избытке. "Кашира", прикрой!" - "Я не "Кашира", я - "Севан". - "Прикрой, "Севан", все одно российские!" Самозванец Левитан - в каждом полку свой: "От Советского Информбюро! От Советского Информбюро!" - и каждый похож, до удивления похож! Что тембр, что раскатистость обращения . Озорство, мальчишество, разрядка после боя - как не понять. Радиоприемник в кабине противостоял гнету одиночества, укреплял чувство солидарности . Пусть не на виду товарищи, но - рядом, им тяжко, может быть, труднее, чем тебе, но они бьются, как и ты . несут свой крест, не бросают . "Товарищ командующий, летчики поют!" - доложили Хрюкину. "Как - поют?" - "В голос. Во всю ивановскую. Один басит, другой тянет дискантом". Хрюкин нацепил наушники - и что же он услышал? - Я - Амет Хан-Султан! Я - Амет Хан-Су