четверки с цирковым изяществом, "все вдруг", они гарцевали, красуясь друг перед другом и оставляя за кромками тупо обрубленных крыльев витой инистый след. Ожесточенные бои, особенно потери в людях создавали между полками трения, устранять их Василию Павловичу было непросто. Бомбардировщики с авторитетом Потокина, разумеется, считались, не упуская, однако, из виду, что он - истребитель, а своя рубашка, как говорится, ближе к телу. Понимая это и в корне пресекая попытки внести в боевую семью раздор, Василий Павлович в свою очередь не давал повода для упрека в необъективности. - Я по существу, товарищ "Трисса", по существу, - горестно и твердо проговорил Комлев. Ответить, должным образом вразумить лейтенанта Потокин не смог - в их разговор вмешался еще один голос. - "Трисса", але, "Трисса", - довольно настойчиво и так же возбужденно, как Комлев, добивался непрошеный голос командира дивизии. - Не мешайте! - осадил его подполковник. - Не забивайте линию! - "Трисса", я - "Поршень"! Я - "Поршень"! - Это истребительный полк, себе на беду, искал Потокина. Узнав командира, "Поршень" обрадовался: - Товарищ "Трисса", але! Аликин усадил "мессера"! "Мессер" целехонек, немца забрали в плен! - Какой Аликин? - уставился в аппарат командир дивизии. - Петя! Петр! Петр Сидорович Аликин! Истребители знали, с чем, с какими вестями выходить на командира дивизии. В истребительном полку служили два Аликица, оба - лейтенанты. Один - бывший токарь ленинградской "Электросилы", скромный, дисциплинированный летчик, другой - уралец . Отличился Аликин-второй - уралец . Во время недавней перегонки машин с завода Потокину пришлось с ним столкнуться: этого Аликина вместе с техником по спецоборудованию забрала комендатура как спекулянтов казенным имуществом, пятно легло на всю дивизию. Позже, правда, выяснилось, что торговали не казенным и по рыночной цене, но их выходка задержала отлет. Потокин, водивший перегоночную группу, собственной властью дал Аликину пять суток ареста: "Бьют не за то, что пьют, а за то, что не умеют пить!" Бывая после этого в полку, Василий Павлович, естественно, к Аликину-второму приглядывался. Сухопарый, с живым лицом, по которому можно читать все владевшие им чувства. "Ты что у "мессера" зад нюхаешь?" - подступался, например, Аликин к товарищу, промедлившему с открытием огня, и лицо его дышало удивлением и укором. Или: "Я - из Сатки . В Сатке все бабы гладки", - и не оставалось в лице лейтенанта жилочки, не освещенной удовольствием. Он слегка играл этим. - Из Сатки? - уточнил Потокин. - Так точно! - весело подтвердил "Поршень". - Из Сатки . - Выезжаю, - сказал подполковник. - Выезжаем, - повторил он адъютанту, не меняя тяжелой позы. Девятка бомбардировщиков, искромсанная "мессерами", давила комдива. Возвратился Василий Павлович под вечер. - Из штаба ВВС фронта звонил генерал Хрюкин, - доложил дежурный. - Был какой-то разговор? - Да . "Что за похабный позывной - "Дрисса"? - спросил Хрюкин. - Сменить!" - "Не "Дрисса" - "Трисса" . термин из геометрии, вернее, хвостик, частица "биссектрисы" ." - "Все равно сменить!" Сам продиктовал телефонограмму: "Потокину явиться лично шесть ноль-ноль. Хрюкин". Хрюкин. Хрюкин Тимофей Тимофеевич. Они встретились впервые три года назад в подсобном помещении московского промтоварного магазина, куда вошли с черного хода в военной форме, капитанами, и откуда вышли через час в штатском, имея вид коммивояжеров средней руки. Шляпа Хрюкину была к ли