череди, - в куртках, ветер свеж. Урпалов, терпеливо карауливший капитана, уловил беду на глаз - по строю возвращавшихся ИЛов, - строй растянулся, как гармонь. "Где Комлев?" - кинулся он к первому, кто зарулил. "Сбили", - коротко, удручающе просто сказал летчик, быстро проглядывая номера садившихся машин. "Сбили над целью", - добавил он, в лице ни кровинки, губы непослушны. "Казнов?" - спросил Урпалов. "И Казнова нет?" - "Нет". - "Блуданул ." - "Казнов?!" - "Мессера" откуда-то взялись, я даже не понял. Стрелки отбивались . Петя, живой?" - "Еще не очухался ." - "У тебя хоть что в ленте осталось?" - "Ни одного снаряда ." - "Я говорю, лупили ." Связной картины, как водится, нет, каждый выдвигает свою версию. "Капитан пошел на цель с разворота, накренился и - бах1" Третий припоминает трассу с "двухсотки", как бы упреждающую пулеметную очередь, направленную куда-то вниз, в дымы, в сумрак лощины, где ни черта не разобрать. "И там же загорелся факел". Это подхватили, стали повторять: да, да, факел. Для большей убедительности, может быть, из желания подкрепить общую надежду, в ход пошли сравнения: "Парашют повис, как одуванчик", и даже: "Хризантема парашюта" . Ссылка на парашют приподымала настроение. Дело не так уж безнадежно. Тем более что летчик - Комлев. - Меня под Сталинградом три дня ждали, пока добрался, - вспомнил Кузин. - А Кочеткова и вовсе полгода не было, все в голос: сгорел над целью . Придет Митя, куда ему деться. Урпалов, поколебавшись, решил собрание проводить. Повестку дня он скорректировал. Первым пунктом - вопрос о воинской дисциплине (проступок старшины Конон-Рыжего), вторым - о боевых традициях. - Поскольку докладчик . задерживается, я думаю, по второму пункту выступят товарищи из старослужащих . Возражений не было. Он же докладывал о воинской дисциплине. Его речь на ветру, под солнцем, обещавшем жару, но не гревшим, лица тех, кто слушал, и то, как они слушали, - это тоже было его, Степана, жизнью. И какими глазами смотрели на него и в сторону КП, ожидая известий о Комлеве, думая о нем, о капитане; Урпалов говорил с паузами, привычно и нетерпеливо умолкая, чтобы переждать нараставшее с очередным взлетом гудение моторов. Степан слушал его, зябко передергивая плечами, ему было холодно: бегство с поля боя . позор . пятно. Все было ясно Степану. - В то время, как лучшие товарищи . почти четыре дня . - Три или четыре? - Не имеет значения, - голосом, более громким, чем необходимо для ответа одному человеку, сказал Урпалов. - В условиях военного времени . - Пусть сам скажет. Поднявшись, Степан косил глазами в сторону моря, откуда приходили штурмовики и откуда должен был появиться, да задерживался, не показывался капитан. Поверить в то, что Дмитрий Сергеевич не вернется, Степан не мог, как но было на свете силы, которая заставила бы его сейчас поверить, что он никогда, никогда в жизни не увидит больше свою Нину, свою маленькую дочь, угнанных в Германию . - Виновен, - сказал Степан, чтобы не тянуть. Но признание его не облегчило, мука жгла его, не отпускала. - Вопросы? - спросил председательствующий Кузин.