я, солнце стояло высоко, и над крышей прокатывался гром: истребители возвращались на "пяточок" с задания. На табурете, придвинутом к топчану, стоял остывший завтрак, валялись какие-то открытки. Открытки были цветными; румяные пулеметчики под заснеженной елкой, припав к "максиму", косили немецких парашютистов. На оборотной стороне - столь же красочное обращение: "Боевой новогодний привет с фронта всем родным и знакомым!" Одна открытка была надписана: "Гор. Ачинск . Контанистовой Наташе ." - прочел Силаев. Химическим карандашом, крупно, в расчете на ребенка, нацарапан текст: "Здравствуй крошечка Натуся! Письмо твое получил где нарисован домик. Я повстречал папочку он рассказал мне про тебя ведь у меня тоже дочинька, но я за нее не знаю. Папа показал мне ваши фото на велосипеде и с бабушкой и козликами и твою киску, которую ты прислала папе. Мы оба рады, что свидились, когда еще свидимся? Дядя Степан". - Кореша встретил, Контанистова, - радостно объявил с порога Конон-Рыжий. - Своим-то писать некуда, я с его Наташкой переписываюсь. - Он сел на табурет, строго перечитал свои каракули, вписал дату. - С Контанистовым мы на Херсонесе бедовали. Жуткое дело Херсонес. - Он говорил, не сводя с летчика глаз. - Немец по стоянке из минометов лупит в упор. Голову от земли отдерешь и видишь, как на Каче "мессера" взлетают, сейчас штурмовать явятся, три минуты лета . Херсонес, последний рубеж севастопольской обороны, Степан вспоминает не часто, но если заговорит о нем, - не скоро успокоится. Как раз тот случаи, - Силаев слушал рассказ о том, как мечутся на узкой полоске земли, вдоль высокого берега толпы, крича про подлодки, транспорты, приказы генерала Новикова, про условия плена, - немцы моряков в плен не берут, моряков стреляют и вешают, - снова бросаются, кто к морю, кто в сторону Балаклавы. "Большая земля молчит!" - швыряет оземь наушники радист с 35-й батареи. Это - конец. Ни боеприпасов, ни продуктов, ни подкрепления не будет. Слухи о "Дугласах", посланных им на подмогу, утрачивают смысл, но на вспаханном минами летном поле Степан натыкается на транспортный "Дуглас" с работающими моторами. Он только что приземлился - как? И готовится взлететь - как? Его распахнутую настежь дверцу охраняет наряд моряков с автоматами наизготовку. Какой-то солдат, помогавший на погрузке, пытается втиснуться вместе с ранеными в спасительную утробу "Дугласа", его вышвыривают оттуда, как кутенка, под устрашающий треск автомата; "Дуглас" берет раненых и офицеров по списку генерала Новикова, - от майора и выше . - Да . а Контанистов, скажу тебе, мужик, каких поискать. К моим в гости заезжал, в Старый Крым, с женой и дочкой познакомился . И вот мы оба живы. Поговорить бы надо, а он комиссоваться полетел. На Кубани ему в шею залепили, вот сюда . Глинка, говорит, выпроводил на комиссию, дескать, лечись, Контанистов . - Какой Глинка? - Капитан Глинка. Истребителями-то здесь командует Глинка, капитан. - ББ? - Контанистов так его называет, ББ . Я говорю, Контанистов мужик - поискать. Настолько отзывчивый . - В подтверждение своих слов старшина, помявшись, протянул Борису клочок бумаги. - Вот! "ЕВТИР", - прочел Борис надпись на листке газетного срыва химическим карандашом. - Что за ЕВТИР? - Тихо, товарищ командир. - Конон-Рыжий, понизив голос, придвинулся к летчику вместе с табуретом. - От него подарок, от Контанистова. Мне, говорит, эту грамотку по секрету на херсонесском маяке инвалид той войны нашептал. Я, говорит, не поверил, да так, не веря, два года и провоевал. Т