ержка летчиков, отобранных в группу майором Крупениным. Если бы не "кадры"! С подходом к опасному рубежу, клубившемуся неоседавшей пылью и дымами, восьмерка перестроилась, образовав в небе круг, огневое, накрененное к земле, на бок легшее колесо; как бы гигантский точильный диск пришел в движение, сравнивая с землей опорный пункт вражеской обороны. Капитана Комлева Силаев не видел, но ритм, заданный огненной "вертушке", был комлевским. Впереди, не позволяя Силаеву отстать, покачиваясь, вспухая и оседая среди зенитных разрывов, - ни секунды по прямой! - шел Братуха, за хвостом Силаева - командир полка. "Круче, Силаев, круче, - слышал Борис его раздраженный голос. - Ставь "горбатого" на крыло, не переломится!" Сила и неуязвимость круга была в умении каждого удержать свой ИЛ на заданном, определенном месте. Либо летчик врастал в него, впаивался, укрепляя строй, и строй принимал на себя его защиту, либо круг разрывался, отшвыривая виновного на съедение "мессерам", под убой зенитки. "Выложись!" - взывали к Силаеву "кадры", и он - откуда сила взялась - себя не щадил. То ли солнце поднялось выше, обесцветив дульные обрезы работавших внизу орудий, то ли немцы выдохлись, но после двух прикладистых заходов рябой бугор, указанный ИЛам, уже не так блистал острыми огнями, он, похоже, испускал дух, а точильное колесо в третий раз неотвратимо опускалось своей режущей гранью на высоту, и тут Борис увидел "мессера". Скользя над сизыми внизу дымами, "мессер" безнаказанно, с жуткой наглядностью метил в подслеповатого ИЛа, с кротовьим упорством давившего своими пушками уцелевшие на склонах высоты ячейки. Казалось, на мгновение отвлекся Силаев, чтобы пресечь поползновение "мессера" крыльевыми стволами "семнадцатой" - и в этот короткий миг все переменилось: напористым летом снарядов над его крылом возникла трасса . Воистину с врагом не разминешься. Теперь уже не он, Силаев, сбивал нацеленный удар, теперь его, Силаева, оттирали очередью от восьмерки, и он вынужденно отворачивал от своих, отворачивал вправо, что всегда не так сподручно, отмечая все ту же неподатливость "семнадцатой", чувствуя невозможность восстановить утраченную поддержку строя, своего Тертышного или Братухи. Мысленно приготовляясь к неудобному выбрасыванию с парашютом на развороте, он оттягивал его, сколько возможно. "Все", - почувствовал Борис, сейчас брызнет щепа . мановением ноги и ручки, которое в необъяснимо угаданный - или случайно пойманный - момент трезво, расчетливо исполнилось само, - выскользнул, вывернулся из-под удара. Резкая смена света и тени в гла