- ноль. Стараюсь уменьшить угол планирования, одновременно ввожу самолет в левый разворот. Ил-2, ввинчиваясь в воздух, несется к земле. - Толя, снижаюсь до бреющего, мотор сдал, будем садиться . - Товарищ командир, у меня в кабине масло, пахнет горелым, - докладывает Баранский. Потом словно утешает: - А дым уменьшился. - Следи за "мессерами"! - требую уже у самой земли. Внизу мелькают окопы своих войск. Хорошо, что удалось перетянуть через их линию Но где сесть? Все изрыто огневыми позициями. Используя запас скорости, делаю двухсотметровый выскок. Замечаю впереди небольшую ровную площадку. Открываю фонарь, кран шасси ставлю на выпуск. Самолет плавно касается земли и, не замедляя движения, проседает все ниже. Догадываюсь: это складываются шасси. Фонарь сдвигается вперед и чувствительно бьет по локтю. Но боль не слышна. Самолет пробегает еще полсотню метров и прижимается брюхом к земле. Выскакиваю на плоскость и бросаюсь к кабине стрелка. - Цел? - Цел, товарищ командир! - еще не совсем верит Толя. - Хорошо отделались . Помогаю Толе выбраться на плоскость. Осматриваю самолет, лежащий на земле, словно птица с перебитыми крыльями. Оглядываю небо. Моя группа уходит от цели без ведущего. А над передовой, извиваясь ужами, ходят "мессершмитты". Показываю в их сторону: - Слава богу - ускользнули от них. Раненого да подбитого они не упустят. К нам бегут солдаты, впереди них девушка с медицинской сумкой. Еле переводя дух, красавица-медсестра спрашивает: - Вы не ранены, товарищи летчики? Толя при виде девушки быстро поправляет летный шлемофон и расправляет ремень на комбинезоне. Что значит молодость! - Нет, спасибо за беспокойство, - спешу с ответом и спрыгиваю с плоскости. Внезапно в левой руке возникла жгучая боль и закапала кровь. - А это? - бросилась ко мне медсестра. Ловким движением она закатала рукав комбинезона и ахнула - от кисти до локтя была стесана вся кожа. "Когда это? Чем?" - удивился я. Потом догадался: очевидно, фонарем. Сестра стала искать йод, но оказалось, что он закончился. Тогда она обработала руку крепким раствором марганцовки. Толя с тревогой следил за моим лицом, не зная, как я перенесу боль. Но после посадки нервное напряжение еще не спало, и боль чувствовалась слабее. Да и в присутствии сестрички нельзя было, проявлять слабость. Солдаты окружили самолет, охали и ахали при виде пробоин, заглядывали в кабину, живо комментируя событие. - Такая махина, а в воздухе держится. Техника! - удивлялся здоровяк, впервые так близко видевший самолет. - Чудно! - Вот они какие, "горбатые"! - щупал горячую броню мотора сержант. - Хорошая машина! Почаще бы приходили пехоте на помощь. Мы рады летчикам. Сержант что-то сказал солдатам, и они бросились за скошенной травой. Вскоре самолет был замаскирован. Я заглянул под мотор. В картере дыра, нет нижнего бронелючка. По следу движения самолета на посадке нашел рассыпавшийся подшипник. Он был еще обжигающе горяч. Эге, похоже на обрыв шатуна! Значит, легко еще отделались: масло выбросило через пробоину, но окажись перебитым хотя бы самый маленький бензопровод, и тогда - пожар. Сдав под расписку самолет, мы с Толей взвалили на плечи парашюты, радиоприемник и пошли в сторону дороги, чтобы попутными машинами добраться в полк. В полк прибыли к вечеру. Первым выбежал навстречу Саша Карпов. - Опять подбили? - в голосе Саши искреннее сожаление. - Вот уж не везет тебе, Вася! А мы ходили на Калабатку - хоть бы один выстрел с земли! - Значит, мы все подавили, - пытаюсь шутить. - А по нас и зенитки, и "мессеры"! Впрочем, думаю, что у меня авария мотора