ы помочь. Когда до берега у Качи оставалось несколько сот метров, снова раздался тревожный голос Гальянова. - Товарищ командир, кто-то из наших садится на воду! Довернув вправо, вижу: по воде, как глиссер, скользит Ил-2, над ним кружит напарник. Определяю - до берега метров пятьсот-восемьсот. Если даже попытаться плыть в холодной апрельской воде, до берега не доберешься. Спрашиваю по радио у ведущего группы: - Кто сел? - Бойко, - отвечает ведущий и тяжело вздыхает. Значит, дальше летчик тянуть не мог, иначе из последних сил добирался бы до суши. Остальной путь до своего аэродрома шли в полном молчании. На земле не досчитались двух экипажей - Матюхина и Бойко. Трагедию Бойко видели почти все. После приводнения тяжелый Ил-2 не продержался на плаву и минуты. Летчик и стрелок успели выскочить на плоскость. Но сразу же очутились под волной, не успев сбросить одежду. Средств спасения на воде никаких на штурмовике не предусмотрено. Мы знали - Бойко хороший спортсмен, может, еще спасется. А воздушный стрелок? Фамилию его, к сожалению, уже не помню. Кое-кто утверждал, что от берега шел катер. Что потом стало с экипажем, мне неизвестно и по сей день. Никто определенно не знал, что случилось и с Матюхиным. Примерно через час после посадки полка над аэродромом появился Ил-2. У всех затеплилась надежда: вдруг это один из невернувшихся экипажей. Десятки глаз пристально следили, как самолет заходил на посадку, стараясь поймать взглядом бортовой номер. Штурмовик плавно коснулся земли и легко побежал. Посадка отличная, наверное, кто-то из летчиков-инспекторов штаба дивизии или корпуса. Но вот мелькнул номер "49", и раздались возгласы удивления и радости: Ма-тю-хин! Летчики и стрелки, техники и механики бросились на стоянку следом за рулящим туда самолетом. Сверкнула светлым лучом надежда: вот сейчас из кабины поднимутся не два, а четыре человека! Было же, что пять человек возвращались на самолете Демехина! Из кабины вылез немного сутулый с короткой шеей Матюхин, за ним показался воздушный стрелок. Спрыгнув с крыла, Матюхин с виноватым видом подошел ко мне с докладом. Хотел, видимо, объяснить, почему оторвался от группы. Я посмотрел на лицо этого смуглого крепыша, на выступившие от напряжения капельки пота на верхней губе и, не выдержав, схватил летчика за плечи, прижал к себе и расцеловал. Тот совсем растерялся. - Мы же тебя считали погибшим, - объяснил кто-то. - Ну да! Стрелки доложили: Матюхин упал в море, - добавляет другой. От такой новости летчик на мгновение запнулся. - Да не-ет! Это "фоккер" туда упал! - Как "фоккер"? - пришла очередь удивляться нам. - Понимаете, на выходе из атаки я отстал, а он выскочил вперед. Ну, я изо всех точек и врезал. "Фоккер" упал в море, а я . - летчик замолчал, потом с неподдельной откровенностью закончил: - Я, наверное с перепугу, выскочил севернее Севастополя и попал под сильный зенитный огонь, еле ноги унес! А группу потерял. Пришлось сесть в Симферополе, дозаправиться - и домой. - Молодцы! Все замечательно! Пошли доложим командиру полка, он тоже волнуется, - поторопил его я. Мы дружно зашагали к КП. Так закончился еще один день боев за Крым. В конце апреля "солдатский телеграф" сообщил: на фронт прибыли представители ставки маршалы К. Е. Ворошилов и А. М. Василевский. Знало об этом, конечно, и командование полка. Однажды Георгий Михайлович Смыков, подводя с командирами эскадрилий итог дня, понизив голос, сообщил: - Два маршала приехали в Крым. Знать, не для отдыха, - и многозначительно посмотрел на каждого из нас. Предстоял решающий штурм Севастополя. И авиация усилила свои удары, расчищая для наземных частей подходы к городу мо