мне доложил связавшийся с ними радист. В Большом Каракуле сесть не удалось - на аэродроме стоял густой туман, нас направили в Ленинск, что в десяти километрах восточнее Сталинграда. Там мы сели и остались на ночевку. В Ленинск перенацелили и остальные самолеты, их экипажи производили посадку уже при ограниченной видимости и в снегопаде. Погода на глазах ухудшалась, а в воздухе оставался еще самолет с молодым экипажем комсомольца Михаила Кучеренко. С ним не было связи. Все прилетевшие находились на командном пункте, нервничали и волновались: последнее наше убежище, аэродром в Ленинске, затянуло туманом. Наступали сумерки, а что с Кучеренко, мы не знали. Вдруг над стартом, где горели стартовые огни и стартерист пускал в небо ракету за ракетой, прогудел самолет. Звук моторов оборвался где-то на окраине аэродрома, и больше мы ничего не слыхали. Пока мы, расстроенные, судили да рядили, что сталось с экипажем Кучеренко, совсем стемнело. Казалось, что ждать уже бесполезно, но тут дверь на КП открылась, и с заброшенным за спину планшетом вошел Михаил Кучеренко, а вслед за ним и все члены его экипажа. - Товарищ командир! Задание выполнил, все в порядке, - спокойно отрапортовал мне Михаил. Глаза у него озорно блестели. - Где ты сел? Где твой самолет? - Как - где? Сел здесь, как все вы. Самолет мой стоит на самой границе аэродрома: не видно было, куда зарулить. - Вот здорово! "Не видно, куда зарулить". А как же ты сел? - Очень просто. Когда я подошел к аэродрому, с севера граница летного поля была еще не закрыта туманом. Сориентировался и пошел на посадку. Нырнул в туман, случайно попал на огни и, так, тихонечко добирая штурвал, приземлился. Знал, что промазал; крепко притормозил. Остановились чуть за границей летного поля. - А почему связь не держал? - На маршруте попадал в облака, цеплялся за их нижнюю кромку, сильно обледенела антенна. При попытке убрать ее - оборвалась. Следовало хорошенько отругать Кучеренко за то, что рисковал экипажем и садился в тумане. Но, с другой стороны, в сложившихся условиях как бы поступил иной на его месте? Похвалить его или потом, наедине, отчитать хорошенько? Самым важным было то, что молодой летчик на наших глазах настойчиво постигал летное искусство, набирался опыта, чувствовал, что у него окрепли крылья, и в исключительно сложных метеорологических условиях он не растерялся, мгновенно оценил и использовал представившуюся благоприятную обстановку, посадил самолет в тумане. Этой посадкой он словно перешагнул рубеж, где кончается молодость, учеба, стал зрелым летчиком, способным летать наравне с нами. Радовался я за него и поэтому при всех похвалил, крепко пожал его руку. Молодежь наша мужала и крепла, еще один сегодня стал на "свое крыло". В скором времени полевой аэродром в Ленинске стал основной нашей базой и с него вплоть до полного уничтожения вражеской окруженной группировки, до февраля 1943 года, мы летали на боевые задания. Трудностей