ны все важнейшие перекрестки. На окраинах сидели полки потрепанных под Белгородом и пополнявшихся прибывающими резервами дивизий. На улицах появились эсэсовцы. Офицеры внушали солдатам, что Харьков будет обороняться до последнего патрона, ибо сдача его равносильна потере всей Украины, В частях был оглашен особый приказ Гитлера удержать Харьков во что бы то ни стало. Но все было напрасно. Мощь наступления советских войск нарастала с каждым днем. Враг отступал. В эти дни на фюзеляже моего самолета появилась двадцатая звездочка - лицевой счет сбитых вражеских машин. Техник Иван Лавриненко обладал философским складом ума. - Вот интересное дело, товарищ капитан, - неторопливо говорил он, сидя на заросшем травою бугорке. - После войны бы взять бы да проехать по всем тем местам, где вот сейчас приходится . Дунаева бы взял с собой, Колю бы Шута . Ну, кого бы еще? Да, Корниенко! Интересно бы. Стоял тихий теплый вечер. Догорала заря. Скинув гимнастерку, я сидел по пояс голый и, ловчась перед крохотным зеркальцем, старательно намыливал щеки. Лавриненко, умаявшись за день, отдыхал, наслаждался покоем и задумчиво дымил папиросой. - А ведь после войны, товарищ капитан, на этих на самых местах люди хлеб сеять будут. Это уж наверно. А может, овес. А может . Резкий телефонный звонок в землянке прервал размышления техника. - Вы брейтесь, брейтесь, - сказал он. - Я отвечу. Лавриненко нырнул в землянку, и тотчас оттуда разделся его беспокойный голос: - Товарищ капитан, вас! Звонил командир дивизии генерал Баранчук. Ничего не объяснив, он только справился, я ли это, и крикнул: - В воздух! Я понял его с полуслова. Лавриненко уже проворно стаскивал с самолета маскировочную сеть. Без гимнастерки, с намыленным лицом я бросился в кабину и, не прогревая мотора, пошел на взлет. Парашют, - думаю, - в воздухе как-нибудь приспособлю. Однако в воздухе оказалось не до парашюта. Я увидел торопливо уходящий на свою сторону двухмоторный "хейнкель". Это, по всей видимости, был разведчик. Сфотографировал что-либо серьезное . Недаром генерал позвонил сам. Привычно захожу "хейнкелю" в хвост. Вражеский стрелок встретил меня пулеметной очередью, А ведь у меня парашют не пристегнут! - мелькнуло в голове. "Хейнкель" начинает отчаянно маневрировать. То уйдет в крутое пике, то вдруг взмоет вверх, Глядя, с какой легкостью вражеский летчик бросает тяжелую машину, я подумал, что летят на разведчике зубастые звери. Чтобы измотать хвостового стрелка, мне оставалось лишь беспрестанно менять позиции. Крутился я так близко возле "хейнкеля", что мне отчетливо было видно лицо немца. Он действительно скоро упарился, но глаза его настороженно следили за мной: он ждал удобного момента, чтобы с близкого расстояния хлестнуть пулеметной очередью. А линия фронта тем временем все ближе. Ох, уйдет! Вдруг я замечаю, что стрелок бросает пулеметы и выхватывает ракетн