МЫ В ГЕРМАНИИ К вечеру перелетаем на аэродром Альт-Розенберг. Недалеко от аэродрома дворец Розенберга, в нем и разместились летчики. Жителей нет. Бросив все, они убежали. Очевидно, думали, что советские войска в отношении мирного населения Германии проявят такую же жестокость, какую проявили фашисты по отношению к нашим людям. Мы разгуливаем по дворцу. В громадной библиотеке все на своих местах. Множество застекленных книжных шкафов, скульптуры, статуэтки. На стенах портреты Гитлера, Геббельса, Геринга и других фашистских бандитов. Мы простреливаем их, сбрасываем на пол, топчем ногами, норовя попасть каблуком в нос или в глаза . Утром завтракаем в дворцовой столовой. На столе хрусталь, серебро. Роскошь нисколько не трогает, к ней относятся с подчеркнутым пренебрежением. Некоторые демонстративно пьют чай из походных алюминиевых кружек. После завтрака идем на аэродром. Погода неважная: снег, кучевая облачность. Летать трудно, но лететь надо. Эскадрильей прикрываем район Опельн-Олау. Наши войска здесь форсировали Одер. Половина Опельна в наших руках. Пехота переправляется на западный берег. Самолетов противника в воздухе нет. Чтобы не везти боеприпасы обратно, веду всю восьмерку на скопление фашистских войск. Делаем два захода. На снегу мечутся фигурки вражеских солдат. На своей земле они делают это так же, как и на нашей. Смерть везде страшна. Вскоре появляется очередная барражирующая группа истребителей, и мы возвращаемся на аэродром. Через час - новое задание: прикрыть наземные войска на плацдарме за Одером, между городами Бриг и Олау. Веду восьмерку в указанный район. Ходим под облаками. Видимость плохая, хотя в облаках кое-где появились разрывы, в которые проглядывает солнце. Лучи его достигают земли, и снег под ними блестит удивительной белизной. Внимательно наблюдаю за воздухом. Все спокойно. И вдруг откуда-то сверху вынырнул вражеский самолет, за ним второй, третий - целая вереница "фокке-вульфов". Фашисты решили расстрелять нашу артиллерийскую батарею на опушке лесочка. Противник нас не видит. Развернув боевой порядок во фронт, атакую "фокке-вульфов" с фланга в тот момент, когда они вышли на цель. Длинная очередь - и ведущий истребитель врага падает на землю. Дружный удар нашей группы смял боевой порядок противника. Потеряв четыре самолета, гитлеровцы начали поспешно удирать. С малой высоты видно, как солдаты-артиллеристы в знак благодарности подбрасывают шапки, машут руками. К вечеру погода испортилась - пошел снег. Он шел всю ночь, утро. Снегопад сменился оттепелью, туманами. И так в течение нескольких дней. Наши полевые аэродромы приходили в полную непригодность, с них невозможно было подняться. Но постепенно погода стала проясняться. Противник, базируясь на аэродромах с бетонированными дорожками, активизировал свои действия, мешал продвижению наших танковых соединений. Надо было летать и в этих условиях. Полк получил задачу прикрывать танки в районе Пархвитца. На взлетной полосе стоят лужи, При разбеге самолет бросает из стороны в сторону. Фонтаны воды и грязи, поднятые воздушным винтом, залепляют стекла кабины, тоннели масляных и водяных радиаторов, затрудняя охлаждение мотора. Однако взлетели все. К Пархвитцу подошли вовремя: в воздухе много вражеских самолетов. Бой был не столько упорным, сколько продолжительным. Когда отбили последнюю группу бомбардировщиков, я заметил, что мотор трясет, он работает на предельно допустимом температурном режиме. Вероятно, симптомы этого были и раньше, но именно симптомы, которые в горячке схватки остались незамеченными. На обратном пути садимся в паре с ведомым на близлежащий аэродром. Здесь такая же грязь, как и на нашем. Надо исследовать причину тряски. Оказывается, начали разрушаться подшипники. По всем техническим правилам требовалось менять мотор. С большими предосторожностями я дотянул до своего аэродрома. Лететь надо было всего несколько десятков километров, но для неисправной машины и это расстояние большое - каждую секунду ждешь отказа двигателя. Однако все обошлось благополучно. К утру мотор сменили, но тут новая беда - резко ухудшилась погода. На целую ночь зарядил дождь. Аэродромная площадка - а это было просто клеверное поле превратилась буквально в месиво, ноги тонули в грязи. Самолеты стали вязнуть даже на стоянке, пришлось поднимать их на стеллажи. С большой высоты истребители походили на стрекоз, наколотых на бумагу. Появись здесь сейчас вражеские бомбардировщики, сколько бы бед они натворили. Но погода сковала не только нас, но и немцев. - Гнилая же, братцы, зима в Германии,- говорит Шапшал. - Вместо мороза дождь . - Не гнилая, а фашистская, - возражает Петров. - Один черт, что гнилая, что фашистская . Теперь нам как в сказке - сидеть у моря и ждать погоды, то есть заморозка. А ведь совсем недалеко первоклассный бетонированный аэродром Бриг, дело только за тем, чтобы взлететь. В ожидании мороза мы укатываем поле тракторными катками, чтобы создать гладкую поверхность. Занятие это не из приятных, особенно когда не уверен, пойдет оно впрок или нет. Так продолжается три дня. Наконец, ударил заморозок. Летный и технический состав поднят по тревоге. Пробуем рулить. Самолет бежит хорошо, колеса не проваливаются. К рассвету все машины полка были готовы к перелету. Первой поднимается группа Рыбакова, за ней Медведева, я веду замыкающую группу. Отойдя от аэродрома километров двадцать пять, слышу в наушниках: - Впереди снегопад, видимость пятьсот метров, что делать? - Это спрашивал Рыбаков. Что же делать, как не продолжать полет и пробиваться на бригский аэродром? И я отдал такое приказание. В плотном строю группы пробились сквозь полосу снегопада и благополучно приземлились на отличной взлетно-посадочной полосе. Здесь все говорило о недавних боях и о поспешном отступлении фашистов. Лежали трупы убитых гитлеровцев. На стоянках находились совершенно исправные самолеты. Они не могли подняться из-за отсутствия горючего. В авиамастерских стояли отремонтированные истребители, а в самом большом ангаре висел на талях самолет "Дорнье", покрашенный черной краской, что говорило о его принадлежности к отряду ночных разведчиков. А вот и немецкий авиационный штаб. Огромные фотолаборатории для обработки аэрофотосъемки, штурманские классы, оборудованные тренажерами . Все строилось добротно, со знанием дела. И все брошено. Даже железные кресты - высшие награды за отличие в немецкой армии. Кресты в квадратных картонных коробках, штук по сто, а может, и по двести в каждой. По-видимому, здесь у фашистов была одна из главных авиационных баз. Недалеко от аэродрома - бараки военнопленных, обнесенные забором из колючей проволоки, под током высокого напряжения. Военнопленные-то и строили все эти сооружения. На ночлег разместились в деревне Мольвиц. И здесь много убитых солдат и офицеров противника. Наше внимание привлек памятник, на пьедестале которого фамилии жителей деревни, погибших в первую мировую войну. Такие стандартные памятники встречались потом и в других деревнях. - Видали списочек? - показывает Кузьмин кивком головы на памятник. - И это только из одной деревни. А сколько же по всей Германии погибло? - Помолчав, он добавляет: - И чего только им надо было? - Чего надо? - вступает в разговор Сопин. Землю нашу им надо, хлеб надо, сало надо. Коварный народ эти немцы. Не могут без войны. - Ну, про народ ты зря. Войну начали фашисты, возражает Кузьмин. - А фашисты, по-твоему. в безвоздушном пространстве живут? По-твоему, немецкий народ не несет ответственности за фашизм? Почему же он позволил Гитлеру творить все злодейства? - не сдается Сопин. - Народ и фашизм - все это, брат, гораздо сложнее, чем ты представляешь, - говорит примиряюще Кузьмин. Спор между ними прекращается. А я продолжаю внутренне спорить о фашизме и о немецком народе. Конечно, немецкий народ позволил Гитлеру обмануть себя, и в этом его трагедия. Как это произошло? Наверное, не так просто, Кузьмин прав. Словно в подтверждение этого почти в каждом доме мы находим книги с роскошными иллюстрациями, показывающими различные эпизоды из жизни Гитлера, его "близость" к народу. Вот он среди немецких бюргеров. Все до предела наигранно, неправдоподобно, но этому, наверное, верили. Вот Гитлер среди детей . Да, народ оказался обманутым. И теперь он вынужден расплачиваться за авантюризм фюрера.