СНОВА В РОДНОМ ПОЛКУ . Тот, кто во время войны лежал в госпитале и, начав поправляться, думал больше не о том, как окончательно встать на ноги, а о том, чтобы попасть непременно в свою часть, кто для исполнения этого желания строил самые дерзкие планы возвращения к своим, вплоть до самовольного побега, тот хорошо знает, каким по-настоящему радостным бывает чувство возвращения в полк, с которым связана вся фронтовая жизнь. Такое радостное чувство испытал я в октябре 1944 года, попав после госпиталя к своим летчикам. Здесь встретил я старых друзей, некоторых молодых истребителей и . Да, это была изумительная встреча, которая только и возможна на войне. Высокий летчик с изможденным лицом, прихрамывая, бросился ко мне, лишь только увидел меня. - Орловский Коля?! Вот чудеса. - Он самый. - Жив? - Жив. И полился долгий печальный рассказ о том, что произошло с Орловским с того момента, когда он, раненный под Кировоградом в декабре 1943 года, сумел выброситься на парашюте, но не смог избежать фашистского плена. - Теперь, товарищ командир, - говорил задумчиво Орловский, - я по-настоящему узнал, кто такие фашисты. Раньше видел их на расстоянии, а когда столкнулся лицом к лицу да еще безоружный . Вы знаете, лежу раненый, встать не могу, а он меня, скотина, бьет сапогом. - Ничего, поправишься - за все заплатишь, - стараюсь успокоить взволнованного воспоминаниями товарища. - В долгу не останусь. Я их бил и еще буду бить. Ох, и буду! Только бы скорее поправиться. Орловский находился в лагере для военнопленных и, когда Советская Армия освободила его, разыскал свой полк. Действительно странно складываются человеческие судьбы на войне: не быть за все время не только раненым, но даже и не получить ни одной пробоины в самолете - и вдруг сразу и ранение и плен . На следующий день Орловского отправили на лечение в Москву. С наступлением хорошей погоды мы приступили к вводу в бой молодых летчиков. До того как мне уехать в госпиталь, моим ведомым был Петров. Но за это время он получил повышение - стал ведущим, и мне надо было подобрать ведомого. Решил взять из нового пополнения. Однажды, получив задание на разведку, я зашел в землянку, где занимались молодые летчики, и рассказал им о своем предстоящем полете. Маршрут проходил через зенитные зоны заграждения и два аэродрома истребителей противника. Летчики слушали внимательно, но недоумевали, зачем я им это рассказываю. Поведав задачу, я спросил: - Кто согласен лететь со мной в паре? Почти не задумываясь, вызвался Федя Шапшал. Этот молодой парень покорял умным и преданным взглядом. Первую половину полета Шапшал точно повторял все мои маневры и даже не реагировал на близкие разрывы зенитных снарядов. Такое бесстрашие молодого летчика меня даже удивило. Но тут было нечто другое: Шапшал, сосредоточив все внимание на наблюдении за действиями ведущего, не видел ничего вокруг. В этом я убедился, когда мы выходили на свою территорию. При подходе к переднему краю немцы открыли по нам ураганный огонь. И тогда Федя закричал по радио: - Зенитка стреляет! Вот когда только заметил. Это вполне закономерно. - На то она и зенитка, чтобы стрелять, - отвечаю нарочито спокойным голосом. Когда Шапшал вылез из самолета, его окружили товарищи. Они интересовались решительно всем, с волнением расспрашивали о самых мелких подробностях вылета. Это походило на первый экзамен студента До начала наступления мы сделали с Шапшалом около десяти боевых вылетов. Храбрый и сообразительный, он быстро привык ко мне, стал мгновенно понимать мои маневры, что обеспечивало слетанность пары. Слетывались и другие пары. Все чаще и чаще получали мы задание на разведку войск противника. Летчики увлеклись этой работой и в буквальном смысле слова стояли в очереди, дожидаясь очередного вылета. Нравилось широкое поле деятельности, самостоятельность и инициатива в выборе решений. Разведку мы сочетали со свободной охотой - штурмовали отдельные автомашины, паровозы, ловили транспортные самолеты и самолеты связи. В эти дни в полку произошло еще одно знаменательное событие. Возвратился наш любимец Аскирко, которого уже никто не считал живым. Обстоятельства, в которых оказался Аскирко, столь драматичны, а характер его как советского человека в этих тяжелых обстоятельствах проявился так ярко и сильно, что об этом следует рассказать подробно. .Аскирко подбили в бою под Яссами. Один из "мессершмиттов" зажег его истребитель. Летчик развернул самолет в сторону нашей территории и выпрыгнул. Однако он приземлился на чужой земле, в вишневом саду, между первой и второй траншеями обороны противника. Летчик не успел еще освободиться от подвесной системы парашюта, как его схватили фашистские солдаты. Через час Иван Аскирко со скрученными назад руками был доставлен в немецкий штаб. - Какую задачу выполняет ваше соединение? спросил его немецкий полковник. - Бьет фашистов, - не задумываясь, ответил летчик. Полковник поморщился. - Номер вашего полка, дивизии? "Эк, чего захотели", - Аскирко подумал было дать ложные показания но тут же решил, что сообщение врагу даже таких сведений недостойно советского летчика. - Чего же вы молчите, молодой человек? Отвечайте, не бойтесь, - сказал полковник. - Мне бояться? Не я боюсь, а вы. Вас здесь вон сколько, а я один и со связанными рукам. Фашист приказал развязать летчику руки, полагая, что такая милость расположит его к немцам. Но Аскирко молчал. - Вы коммунист? - Да, я коммунист. - Будете отвечать на мои вопросы? - Нет. Фашист стал кричать, пугать расстрелом. Дело кончилось тем, что он приказал увести пленного. Аскирко посадили здесь же в штабе в пустую комнату с зарешеченным окном. Одна мысль владела летчиком - бежать, и он стал строить планы побега. Наиболее подходящим был побег через окно в уборной. Окно было небольшое, но щуплая фигура Аскирко могла протиснуться сквозь него. Ночью часовой по просьбе пленного летчика подвел его к уборной. Аскирко, будто бы в знак признательности к часовому, снял с себя летную куртку и передал солдату. Едва только тот протянул руку, как пленный ловким приемом свалил солдата с ног и оглушил его же винтовкой. Через несколько минут Аскирко был уже на земле. Дом был обнесен высокой оградой. Летчик побежал вдоль нее в надежде найти выход. Не было конца кирпичной кладке. Наконец, ворота . Но в них часовой. Нужно искать другое место. Аскирко пополз, прижимаясь к основанию фундамента. Полз долго. Кажется, там другие ворота. Но в это время двор наполнился криками людей, свистками. Огромная овчарка, рыча и задыхаясь, бросилась на летчика. Его били. Вначале он все помнил, ощущал боль, но потом потерял сознание. .Потянулись томительные дни в тюремной камере. Его не раз водили на допрос, но он упорно молчал. Тогда гитлеровцы решили отправить Аскирко в лагерь. В вагоне было тесно. Аскирко сидел спиной к окну, конвоиры - рядом. Когда поезд приблизился к лесу, летчик выбил стекло и выбросился из вагона. Деревья сразу же укрыли беглеца . Но в лесу стояла войсковая часть, и Аскирко вновь оказался в руках фашистов. Опять побои, допросы . На этот раз его доставили в лагерь. Но, найдя надежного товарища, Аскирко решает бежать. В темную ненастную ночь они вдвоем перебираются за колючую проволоку и до рассвета успевают пройти около пятнадцати километров. Однако утром их схватила полиция. Фашисты сажают Аскирко в лагерь с более сильной охраной. Но не проходит и месяца, как он, подыскав товарищей, снова готовит побег. Они убежали впятером в грозовую июльскую ночь. Лагерь почти непрерывно освещался прожекторами, но беглецы проползли под проволокой незамеченными. С большими трудностями преодолели они насыпь, где каждое движение вызывало шум катящейся вниз щебенки. Шли всю ночь, а с рассветом залегли на кукурузном поле. Их выдал кулак. Поле окружили со всех сторон гестаповцы. Послышались голоса: - Рус, сдавайся . Беглецы разделились на две группы. Аскирко был вместе с другим пленным, тоже летчиком. Фашисты обнаружили их. - Где остальные? - спросил переводчик. Аскирко отрицательно покачал головой: - Нас было только двое. Гестаповец, ругаясь, вскинул автомат и выстрелил. Короткая очередь наповал сразила товарища Аскирко, а ему прошла сквозь левую руку, размозжив локоть. Из-за потери крови Аскирко лишился сознания. Очнулся в румынском госпитале, без руки. - Если бы не румынский крестьянин, что вез меня на арбе, наверняка бы умер. Он мне руку ремнем перевязал, - пояснил Лскирко. Этот невзрачный на вид человек был бесконечно отважным и беззаветно влюбленным в жизнь. Лишь только начал поправляться как стал снова готовиться к побегу. Пользуясь слабой охраной госпиталя в городе Галаце, он ушел. Это был пятый побег. Аскирко шел по ночам безлюдными местами, а с наступлением дня прятался так, что его никто не мог обнаружить. Так продолжалось пять суток. Утром шестого дня, высматривая из своей засады дорогу он заметил танки Т-34, а спустя полчаса - и наши автомашины. Он у своих . Невыносимо тяжело было видеть этого человека кипучей энергии без руки. Не легко было и ему. Он никак не мог смириться с мыслью, что никогда уже не сможет летать . Аскирко остался в полку на должности адъютанта эскадрильи. .В середине января 1945 года войска 1-го Украинского фронта начали наступление с сандомирского плацдарма. Туманы и низкая облачность сковывали действие авиации. Вся тяжесть прорыва обороны легла на артиллерию, пехоту и танки. Наземным войскам пришлось вести бои без авиационной поддержки несколько дней. Но как только погода улучшилась, мы перелетели на аэродром Енджеюв н, тут же заправив самолеты, приступили к боевой работе. Веду восьмерку. Внизу по шоссейной дороге движутся автомашины. Их много. Это мотопехота противника. Фашисты отступают в беспорядке, бросая пушки, тягачи, военное имущество. Сделать бы сейчас по этой колонне два - три захода, да некогда. Впереди виден Дзелошин. На улицах вспыхивают пожары. Возможно, что в городе идет бой. Наши танки, действовавшие в обход его, могли оказаться и в городе. Интересно, в каком положении очутится тогда эта отступающая колонна? Впрочем, что колонна? Фронта, в строгом понимании этого слова, не существует. Наши войска смяли, обратили его в бегство. Проходит еще несколько минут. Сверяю карту с местностью. Да, сомнений нет . - Под нами Германия! - кричу по радио. - Ура! Ура! Ура! - раздается в ответ с самолетов. Сколько мечталось об этом моменте за долгие годы войны! И в 1941 году, когда отступали. И под Сталинградом, откуда началось наше победоносное продвижение на запад. И на Днепре . Казалось, что день и час, когда мы перемахнем границу государства, поднявшего на нас меч, будут какими-то необыкновенными. А все оказалось обыкновенно и просто до обидного: зимнее небо, земля в снегу, дымы над городом с островерхими крышами домов, поток машин на дорогах . И все-таки минуты перелета необыкновенны. Дошли! Пусть ликует и будет ликовать душа. Не случайно не умолкает в наушниках громогласное "ура" с самолетов моей восьмерки. .Это произошло 20 января 1945 года. Кстати, самолетов противника в этот день мы почти не встретили.