на высоту ста боевых вылетов, позволила ему короткое движение, безошибочный нырок вправо, к полу кабины, к лапкам магнето - выключить зажигание; в двадцать два года он был летчиком до мозга костей. И завалившийся ИЛ не взорвался, не загорелся. Когда Тертышный и Конон-Рыжий, подрыв сырую землю, выбрались наружу, Миша Клюев, безвестный летчик сорок первого года, был мертв. Мгновения, потрясшие и разобщившие под черными стволами "мессера" двух очевидцев последних минут Миши Клюева, еще не раз сказались в дальнейшем; но вскоре за Пологами их пути разошлись: воентехник Тертышный оказался на востоке, в приволжском ЗАПе{3}, где стал летчиком, Конон-Рыжий, с узким гребнем седины, оставленном на его выпуклом затылке Пологами, попал через Туапсе в осажденный врагом Севастополь, - со смутной надеждой, согревавшей его при каждой встрече с крымской землей - увидать своих, жену и дочурку . Снявшись июльской ночью сорок второго года по тревоге из Россоши, штаб 8-й воздушной армии вместе с войсками Южного фронта откатывался к Сталинграду; командующий воздушной армией генерал-майор авиации Хрюкин кружил на "эмке" по задонской степи, пытаясь наладить взаимодействие между наземными частями и авиацией и повторяя одно: "Всему голова связь!" Сложившаяся фраза, как он замечал, воспринималась по-разному: одни слышали в ней указание, другие - частичное объяснение происходящего. Путь от Россоши с ним коротал подполковник, бывший командир полка бомбардировщиков, списанный на землю по ранению и получавший стажировку в оперативном отделе штаба армии. Полевой телеграф бездействовал, сведения о полках и дивизиях не поступали сутками. На скрещении дорог или в заторах, не пропускавших "эмку", подполковник наводил справки. "Авиация не проходила?" - спрашивал он, имея в виду наземные эшелоны. "Вся вышла, - отвечали ему. - С Харькова не видать". Бойцы наспех выдвигавшихся заслонов "голосовали" вдоль проселков, узнавая, где немец. Подполковник, седовласый сыч, воевавший на Дону в гражданскую, был в пути за командора. В ногах он держал автомат, на коленях - планшет с картой. Лексика его конармейской молодости, пополнившись с годами авиационными словечками, придавала речи своеобразный бомбардировочно-кавалерийский колорит. "Даю тебе, товарищ боец, курс, - обращался он к водителю. - Тем курсом выскочим на балочку. Где и заднюем. Скорость аллюр три креста". Вместо балочки - пробка на дороге. Поворачивать назад? Идти в объезд? Ждать? Ждать, пока налетят, потом поворачивать? "В объезд!" - командовал Хрюкин. "В объезд!" - эхом вторил ему командор. Чем ближе Дон, тем сумрачнее становился подполковник. Вспомнил сгинувшего с началом войны Птухина (&