нес дядько, не вынимая из усов коротенькой прокуренной трубочки. - Видел . Лихо вас били. Это ж подумать только надо! Я молчал. Что ему скажешь? И дядько надолго умолк, невозмутимо поглядывая прищуренными глазами на бесконечный и, видимо, привычный для нег лоток уходивших от врага людей. - Ну, как думаешь? - снова спросил он. - Наверно, не побить нам немца? А? Я удобнее сел и закрыл глаза. - Посмотрим. - О, посмотрим . Как будто в кино пошел посмотрел. Ох, скорей бы уж, что ли . Под монотонное бормотание возницы, под скрип и покачивание брички я задремал . На аэродроме первым, кого я увидел, был техник Иван Лавриненко. Как обычно, он ждал меня из боя и не садился один обедать. - А мы уж! - только и проронил он, обрадованно хлопоча возле меня и забирая парашют. Оказывается, не садились обедать и техники Володи Пешкова и Володи Козлова. Лишь сейчас в полной мере почувствовал я всю горечь утраты двух своих близких товарищей. А впереди еще ночь, когда особенно мучительно чувствовать, что пустуют места на нарах по соседству с тобой. Еще вчера вечером оба Володи весело балагурили, укладываясь спать, а сегодня . Проклятая война, проклятый враг! О, ты еще заплатишь за кровь наших ребят! В землянке Иван Лавриненко налил мне кружку самогона, которым летчики неизменно запасались, приготовил нехитрую закуску. Я медленно вытянул самогон и долго сидел с опущенной головой. Скверно, тяжело было на душе, будто все виденное и пережитое - неравный бой, гибель друзей, незабываемая картина отступления - все это навалилось разом. - Знаешь, Иван Иванович, - тихо пожаловался никогда еще так жарко не было, как сегодня . Как сейчас. Вместо ответа техник принялся честить Гитлера присных его, призывая на их головы все существующие на свете кары, но между прочим высказал опасение, как бы в дальнейшем не пришлось еще труднее, еще жарче. Спорить с ним не имело смысла. Каждый сколько-нибудь понимающий в военном деле человек прекрасно отдавал себе отчет в том, что после Дона немцы вырвались на оперативный простор и следующим серьезным рубежом обороны будет только Волга. ВОЛЖСКОЕ НЕБО Маленький кургузый автобус везет нас в ила фронта. Окна в автобусе открыты, и в лица пышет жаром раскаленной степи, пылью. По обе стороны дороги простирается степь, раздольное русское Заволжье. Война дошла и сюда. Глаз привычно скользит по примелькавшимся приметам войны: на земле - сожженные остатки самолетов, в небе - стремительно проносящиеся к Волге звенья истребителей. Впереди слышится мерный, не прекращающийся ни днем, ни ночью гул канонады. Это тоже стало привычным. Третий месяц продолжается беспримерная в истории войн битва на Волге. Третий месяц у стен героического города на великой русской реке перемалываются отборные войска гитлеровского рейха. "Этот город, - писал впоследствии западногерманский историк В. Герлиц, - впитал потоки немецкой крови превратился постепенно в Верден восточного похода". Нам неизвестна причина вызова в штаб фронт. Кто-то высказывает предположение, что будут вручаться награды. Но ему тут же возражают - в такое горячее время едва ли будут отрывать от дела столько людей. Нет, причина в чем-то другом. А время действительно горячее. Бросив на Сталинградское направление около тридцати дивизий и более тысячи двухсот самолетов, противник подошел к самому городу, а на ряде участков прорвался к Волге. Численность наших войск была вдвое меньшей, а в авиации - в три и даже в четыре раз И если в состав немецко-фашистск