попутном ветре. Основные баки опустели, горючего в запасном баке хватало всего на сорок минут полета. Решаем лететь на запасной аэродром в Ковров. В крайнем случае, сядем где-либо у Клязьмы, там есть большие луга. Когда горючего осталось на десять - пятнадцать минут полета, предлагаю комиссару приготовиться к прыжку с парашютом: при вынужденной посадке штурман может пострадать больше других. Но Борис Ермаков вдруг докладывает, что видит светомаяк справа по борту. Действительно, образуя лучом световую воронку, вращается светомаяк. Я иду на него, а когда мы почти рядом - его луч гаснет. Все зеленые и белые ракеты израсходованы, остались только красные. Петленко одну за другой пускает их через верхний лючок своей кабины. Маяк снова загорается, делает несколько оборотов, а затем кладет луч на восток и замирает. Это значит, в той стороне аэродром. Спасибо, парень, век не забудем . Последние капли горючего на исходе, нервы напряжены до предела. Крепче сжимаю руками штурвал, никаких разворотов и эволюции, дорога каждая минута, все внимание сосредототачиваю на осмотре пролетаемой местности и вдруг в ночной тьме вижу мерцающее огоньками, чуть различимее "Т". Выпускаю шасси, щитки и с ходу, без фар и прожекторов, произвожу посадку. Еще не окончен пробег, а двигатель останавливается, и в полном безмолвии мы катимся в темноту. Спасибо мотору, отлично сработал. Теперь мы на земле. - Все в порядке,- говорит Петленко. - В порядке,- отвечаю ему. Комиссар и Ермаков уже на земле, а я не могу подняться с сиденья: после девятичасового полета тело будто налилось свинцом. Теперь только почувствовал, как я устал, не хочется шевелиться. Собираю остатки сил, вылезаю из кабины, сажусь на крыло самолета и, скользя как на салазках, скатываюсь вниз. Петленко и Ермаков подхватывают меня на руки, ставят на землю. - Молодец, Богданыч,- пожав мне руку, сказал Александр Дормидонтович. Первый раз услышал такие слова от нашего комиссара. Он был скуп на похвалу. В юности комсомольский работник, в 1925 году Петленко вступил в Коммунистическую партию. Несколько лет спустя был призван в армию, в 8-ю авиабригаду, а после срочной службы направлен на учебу в летную школу. Но окончить ее Петленко не удалось: приказом наркома он был переведен на политработу. Лишь позже окончил он курсы штурманов, летал штурманом в исторической агитэскадрилье "Ультиматум". Воевал с белофиннами; уже будучи комиссаром полка, совершил 48 боевых вылетов. В нашем полку он быстро завоевал доверие и любовь личного состава. Всегда считая, что лучшим методом воспитания является личный пример, Петленко любил летать. Когда кто-то из командиров спросил его, почему ему не сидится на земле, ответил: место комиссара- на линии огня. Он много сделал, чтобы мы, летчики ГВФ, стали полноценными военными летчиками. Впоследствии, уже после войны, он стал крупным политработником Военно-Воздушных Сил Советской Армии. Третьему участнику этого полета, Борису Ермакову, было тогда двадцать лет. Высокий, стройный, еще недостаточно окрепший, он выглядел почти мальчиком. Всегда подтянутый, с хорошей выправкой, очень исполнительный, эти качества он, видимо, унаследовал от отца, командира Красной Армии. В боевой обстановке Борис никогда не терялся, был хладнокровен и бдителен. Отличный воздушный стрелок, он имел на своем счету три сбитых самолета противника и был награжден боевым орденом. Не успели мы как следует размять ноги, как подъехала автомашина и увезла нас в гарнизон. Петленко по телефону доложил Голованову о выполнении боевого задания, об отказе двигателя и нашей вынужденной посадке в Коврове. В гарнизоне нас приняли хорошо и приветливо. Наутро за нами прибыл